Мартовские колокола [Litres] - Борис Батыршин

А оратор – высокий, кудрявый юноша, один из тех, кого они с Янисом Радзиевичем заприметили возле Волкова кладбища, – продолжал:

…Успех такой борьбы несомненен. Правительство вынуждено будет искать поддержки у общества и уступит его наиболее ясно выраженным требованиям. Такими требованиями мы считаем: свободу мысли, свободу слова и участие народного представительства в управлении страной. Убежденные, что террор всецело вытекает из отсутствия даже такого минимума свободы, мы можем с полной уверенностью утверждать, что он прекратится, если правительство гарантирует выполнение следующих условий…

Как все же удивительно складываются судьбы людей! Этого молодого человека ждут Александровский равелин Петропавловки, эшафот, а потом – посмертная слава в тени оглушительной, всемирной известности младшего брата, Владимира, такой, что сравнима разве что с известностью библейских персонажей и античных героев… Любопытно, а насколько правы те историки, которые писали, что если бы не казнь Александра Ульянова – то и младший брат пошел бы по стопам отца и стал добропорядочным губернским учителем? А что, сейчас, пожалуй, есть способ это проверить – всего-то и нужно, что сорвать идиотское покушение, которое планируют эти, в сущности, подростки. И тогда… тогда…

Впрочем, сомнительно. Это как наркомания – раз подсев на иглу террора и адреналина, соскочить с нее можно только в кресло какого-нибудь ЧК, в седло красноармейской лошади (то есть заняться тем же террором, но уже легально, открыто) – либо на тот свет с петлей на шее или пулей в затылке. Заключение, даже пожизненная ссылка не помогут: русские революционеры – те же эсеры или большевики, которым только еще предстоит выйти на сцену, – воспринимали тюремный срок как отдых от основной деятельности и на каторге не задерживались.

«А можно и помочь, – в который раз уже мелькнула мысль. – Делов-то на рыбью ногу: прикинуться американцем, борцом за свободу и изобретателем, всучить этим мальчикам-террористам кое-какую аппаратуру, ящик тротила, взрыватели… царю хватит с избытком. При здешней постановке охраны первых лиц – хватит непременно. В наше время банкира средней руки охраняют не в пример серьезнее».

Оратор умолк, и по комнате пошло шевеление: люди принялись передвигать стулья, барышни, возникшие из соседней комнаты, накрыли стол скатертью сомнительной свежести и выставили разномастные чашки вперемежку с корзиночками баранок и пивными бутылками. Принесли огромный самовар; многие закурили. Впрочем, кое-кто дымил и раньше – и это было дико Геннадию, привыкшему к совсем другим порядкам.

– Пойдемте, пан Геннадий, хозяева дома хотят с нами поговорить…

«Туда же, «хозяева»… – усмехнулся про себя молодой человек. – Дилетанты, сопляки – надо было быть писателем романтической советской эпохи, чтобы писать о них такие восторженные книги. Недаром тот же Савинков – не этим мальчишкам чета, настоящий академик террора! – отзывался о «Террористической фракции «Народной воли» с плохо скрываемым пренебрежением. Все это для них – игра. Даже сейчас – игра, хоть и кровавая, с пулями и динамитом. Кто-то из «бригадовцев» – кажется, дура-Вероника – рассказывал о нравах в среде ролевиков… вот с кем эти мальчики нашли бы общий язык!»

– Как быстро горит свеча… – произнес Александр Ильич.

Одна из барышень тут же отозвалась (Радзиевич представил ее как Ананьину, курсистку-бестужевку) – с придыханием, глядя на Ульянова преданными, чуть ли не влюбленными глазами:

– Свечей много сгорит, будет ли толк?

Александр встрепенулся и бодро ответил:

– Будет, непременно! – и улыбнулся курсистке.

Девица расцвела.

«Спорю на что угодно, – подумалось Геннадию, – девице пришел в голову некий пассаж вроде того, что «догорающая свеча – символ жизни Александра и его товарищей». Но как смотрит! А ведь как раз сейчас она вроде бы сошлась с Мишей Новорусским – и оба, кажется, раздумывают, стоит ли и дальше поддерживать связь с «Террористической фракцией»…

Впрочем, нравы в нигилистической, народовольческой среде были самыми вольными. Нравственное разложение и прочие «облико морале» – это придет потом, когда их идейные наследники захватят власть, – но сначала такие же вот барышни еще придумают теорию «стакана воды»[42]…

«Ничего у них не выйдет, – решил Геннадий, вставая. – Хоть пулеметы им дай – навалят трупов без толку, а весь пар так и уйдет в свисток. Нет, долой эмоции; будем придерживаться плана – всем этим Ульяновым, Генераловым и прочим Шевыревым суждено сыграть роль дымовой завесы, отряда, наносящего отвлекающий удар, и погибнуть, маскируя настоящий, смертельный выпад». – И Геннадий точно знает, кто его сделает…

– Что ж, Янис, пойдемте, – сказал он своему Радзиевичу. – Познакомимся с товарищами поближе…

Глава 4

В полутьме кабинета голубовато светился экран ноутбука. Каретников погонял курсор, потом кликнул, открывая папку.

– Да, Сергей Алексеевич, что тут скажешь… поработали вы основательно. И как же рассчитываете продолжить?

Они сидели в кабинете, дома у Каретникова. Врач, расставшись три года назад с женой, обустроил квартиру так, как это требуется для одинокого холостяка с увлечениями: большая проходная комната превращена в столовую, в двух поменьше – кабинет и спальня. Порой в кабинете ночевали гости – приезжие из других городов или коллеги, с которыми доктор засиживался за историями болезней. Сегодня диван доставался лейтенанту Никонову – после долгого пребывания в больнице моряк сблизился с Каретниковым, и всякий раз, оказываясь в будущем, навещал своего спасителя.

– Да вот, Андрей Макарыч, собираюсь снова в Петербург, под шпиц[43]. Надеюсь, вице-адмирал нашел время, чтобы изучить мой доклад. Но я в сомнении – не поторопился ли? Сейчас я составил бы его по-другому…

– А в чем дело, Сергей Алексеевич? Новые мысли появились?

– Если бы… – покачал головой лейтенант. – Мысли те же. А вот взгляд на некоторые события – да, претерпел изменения. Я ведь с тех пор, как вы дали мне ссылочку на «цусимский» форум, провожу здесь, у вас времени больше, чем у меня, в девятнадцатом веке. И такие, знаете ли, идеи полезные попадаются… прямо хоть зови авторов к нам работать! Если бы от меня только зависело…

– Да, в этом все дело, – согласился Каретников. – Это, знаете ли, только в книжках фантастических главный герой оказывается в окружении государя, а то и в его теле. А нам с вами придется попотеть, чтобы нас хотя бы выслушали!

– А вы, Андрей Макарыч, тоже планируете изменения? – поинтересовался лейтенант. – А то вон господин Семенов как не одобрял, так и не одобряет…

Последнюю фразу Никонов произнес с отчетливой иронией.

– Все не можете простить моему другу той шутки? – осведомился Каретников. – Зря – Олегыч конечно же не хотел вам зла. Просто… он бывает порой немного беспечен. К тому же сами подумайте: если бы вы потерялись здесь, у нас, – то так и не встретились бы со своей прекрасной Ольгой! Так что, по здравом размышлении, вам его еще и благодарить надо!

– Да понимаю я, Андрей Макарыч, – поморщился лейтенант. – Понимаю, а поделать с собой ничего не могу. Нет, я уж лучше с вами…

– Что ж, хозяин – барин, – усмехнулся доктор. – Хочет – живет, а хочет – удавится. Что же касается моих планов – да, имею такие намерения. И в первую очередь это касается особы государя. Как вы знаете, здесь, то есть в нашей истории, Александр Третий получил травму во время крушения царского поезда. Повредил, понимаете ли, почки, вследствие чего заболел нефритом. Болезнь дала целый букет тяжких осложнений, которые в девяносто четвертом году и свели государя в могилу. А ведь мог еще долго царствовать; сорок девять лет – не возраст для правителя. По моему скромному мнению, нынешний государь, – Каретников кивнул на портрет Александра Миротворца над старомодным бюро, – лучший из властителей России, во всяком случае – после Николая Первого. А уж о преемнике его и говорить не хочется, одно расстройство.

Никонов кивнул. Он, конечно, внимательно изучил историю после 1886 года и прекрасно понимал Каретникова.

– Так, значит, вы собираетесь вылечить государя от болезни почек?

– Можно, конечно, и вылечить, – согласился врач. – Наши средства это позволяют, особенно на ранней стадии. Но куда проще было бы не допустить катастрофы. Мой друг Семенов совершенно прав – тот несчастный случай был стечением нескольких маловероятных обстоятельств; и стоит прекратить действие хотя бы одного из них – и события пойдут совсем не так. Вот мы и попробуем…